1. Выживание как «стиль жизни».
Зацикленность на том, чтобы выжить, даже при благоприятной
обстановке, постоянная бдительность на тему наличия «экстренных
запасов» еды, денег, прочего; постоянные страхи, что «вот сейчас
всё кончится» («Я потеряю работу и стану нищим, мне/моей семье
нечего будет есть»), невозможность расслабиться и наслаждаться
жизнью, невозможность ощутить изобилие,
ангедония.
Отдельно стоит упомянуть дегуманизацию и функциональный подход к
самим себе, миру и другим людям. По определению Лилии Ким «To be
dehumanized (быть дегуманизированным) – значит считать нормой
восприятие себя как строительного материала или инструмента для
чего-то большего. Отсюда бесконечное суждение и осуждение всякой
индивидуальной особенности.
To be dehumanized – значит считать себя и других набором функций,
которые должны исполняться, а всякое сопротивление этому и
поползновение жить жизнь как хочется-можется, да ещё и радоваться
процессу, встречает мощное внешнее и, что гораздо страшнее, –
внутреннее сопротивление. Мол, это эгоистично, аморально и вообще
нельзя.»
Кратко описать детство, прошедшее в «модусе выживания» можно фразой
«Кормили тушу, но срали в душу» (извините).
Здесь присутствует социальный компонент, заключающийся в том, что
государству выгодно поддерживать зацикленность на выживании,
выгодно нагнетать страх, чтобы люди были поглощены опасениями и
тревогами и «не лезли» в политику. Это отдельная грустная тема о
том, как старательно запугивают людей через СМИ, но наличие этого
компонента тоже необходимо учитывать. Это не полностью
психологическая проблема отдельных людей, есть социальное и
историческое давление в этой теме, но хорошая новость в том, что
этому давлению можно противостоять на личностном уровне (в
частности,
тут описано как сопротивляться нежелательному общественному
влиянию)
2. Первым следствием зацикленности на
выживании даже там, где нужно уже «просто жить» – это
самоограничения. Экономия на самом себе, запрет
на «приятные мелочи» и получение удовольствия, мазохистический
паттерн как толерантность (нечувствительность) к дискомфорту и
боли. Трудоголизм, стыд за собственную радость, невозможность дать
себе отдохнуть. Установки «это не для меня», «я этого не достоин»,
«я не могу себе этого позволить».
3. Ещё одно последствие —
ригидность психики как следствие
страха перед отказом от старого и привычного, ведь нового и
хорошего может никогда не случиться. Точно так же, как люди годами
хранят старую одежду, сломанные или ненужные вещи с мотивом «вдруг
это когда-нибудь пригодится», внутри психики сохраняются мешающие,
отжившие установки. Менять себя и жизнь это всегда страшно и
трудно, но для тех, кто вырос в ощущении дефицитарности есть
дополнительная нагрузка поколенческой, исторической памяти,
свидетельствующей о том, что «ничего нельзя выбрасывать», а мнение
«людей вокруг» является жизненно важным, ведь если испортишь
отношения с соседями, они не станут спасать тебя в случае войны или
голода.
4. Логичным следствием постоянных
самоограничений, страхов и ригидности является
зависть, которая может выражаться агрессией на
других (тех, кто уже вышел из «модуса выживания») или на
самого себя (в форме отчаяния, самоуничижения и идей в духе «вот у
тебя-то этого никогда не будет»). Иногда это зависть родителей по
отношениям к детям, сумевшим или пытающимся вырваться из-под власти
поколенческих установок (например, если взрослые дети идут в
психотерапию или «позволяют себе» то, что является предметом
самоограничения для родителей), иногда это агрессия на внуков,
растущих гораздо более свободными и любимыми или даже на «детей в
целом», потому что они стали раскрепощёнными.
5. Отдельно стоит упомянуть
жажду власти как жажду безопасности.
Жёсткая и часто искусственная иерархичность в семье и обществе
базируется на представлении о том, что «сильный» (то есть
«обладающий властью») находится в большей безопасности и власть
является эффективным инструментов в управлении ресурсами. Здесь,
разумеется, тоже есть неприятный социальный компонент, о котором
можно прочесть в статьи Юлии Лапиной
«Власть и институты насилия», но если смотреть на
психологическую сторону этого аспекта, то часто люди борются за
достаточно иллюзорную власть и строгую иерархию именно потому, что
не видят иного способа обеспечить себе безопасность и ресурсы.
Например, пожилые родители эмоционально шантажируют взрослых детей,
не умея ни просить, ни договариваться. Или отец, требующий от
маленького ребёнка беспрекословного и немедленного подчинения. Или
«борьба» между женой и свекровью за власть над мужем/сыном.
Поскольку эта борьба за власть пронизывает всё общество и является,
к сожалению, нашим общим культурным фоном, в котором мы выросли и
живём, мы как терапевты должны отслеживать этот момент в отношении
клиентов. У терапевта безусловно есть власть, и об этом нельзя
забывать. Тот, кто приходит за помощью всегда более уязвим и
находится в более подчинённой позиции, чем тот, к кому
пришли.
6. Последнее, что я считаю
необходимым упомянуть, это
садистический
компонент личности, который может быть гипертрофированным
вследствие уже упомянутой тотальной дегуманизации и общей установки
«жизнь жестока, ресурсов мало, на всех не хватит, поэтому надо
бороться и выцарапывать, а то останешься ни с чем», а также как
следствие ощущения своей детской беспомощности перед «каменной»,
безэмоциональной и «не дающей» Матерью (в этом случае я исхожу из
предположения, что в основе садистического стремления лежит
потребность ощутить собственное влияние — что я в принципе могу и
способен на что-то влиять).
Автор: Гарри Колман
Источник